Вилли Вонка о Вилли Вонке и Шляпнике
Чем ворон похож на письменный стол
Я очень вяло собиралась смотреть “Алису”. В отзывах писали, что Шляпник – это копия Вилли Вонки опять и смотреть, в общем-то, не на что.
Ну, во-первых, с точки зрения использования коммуникативных средств это диаметрально противоположный тип речевой личности, о чём я ниже скажу подробно. Модель речевого поведения, если сравнивать с Вилли Вонкой, строится ровно наоборот. Во-вторых, похоже, что Вилли Вонка – это была такая слабенькая разминка перед тем, как создать образ Шляпника, проба пера.
Прежде всего, дублирование внушает отчётливое ощущение гордости за свою страну. Для меня стало как никогда очевидно, что у нас есть мощнейшая школа дубляжа и что мы можем. Это запредельный, космический уровень. Больше никогда не скажу, что вот в шестидесятые-семидесятые годы дублировали – это да, а теперь испортились. Нет, не испортились. Во-вторых, впервые в жизни у меня при просмотре не возникло ни малейшего желания узнать, что там по-английски (обычно я с жадным любопытством набрасываюсь на оригинал и крошу его в капусту при анализе). Потому что, когда я слышу русскую фразу типа “Да, всё”, “Я – всё” или “Ну вот если была бы, то вполне, но ведь нет же, так что уж?”, мне совершенно не важно, что при этом было в английском. Я точно знаю, что в английском было не это. Потому что там в точности этих единиц с их семантическими возможностями просто нет.
читать дальшеЯ не буду даже про номинативный уровень, хотя сделано это гениально, потрясающе тонко и по-умному выбраны и скомбинированы элементы разных переводов “Алисы”, но это видит каждый, и говорить про это нет нужды. Скажу про коммуникативную сторону характера Шляпника, так как это не лежит на поверхности.
С точки зрения типа речевой личности волшебник Вилли Вонка относится к персонажам с расхождением индивидуальной нормы с нормой социума. Внутри этого типа есть целый ряд моделей (в кино это могут быть волшебники, безумцы, иностранцы, инопланетяне, ангелы, но сами модели не привязаны жёстко к типажу). Так вот, Вилли Вонка (вместе с Марьей Лебядкиной из “Бесов” в исполнении Аллы Демидовой и др.) относится к тому типу, для которого отличительным признаком является ориентированность на свою собственную норму (и некоторое её “продавливание”) при полном игнорировании чужих норм. Такие персонажи как будто искренне не знают о том, что существуют ещё какие-то другие нормы, отличные от их собственной. Даже если им сообщат об этом в лицо открытым текстом, они всё равно найдут способ изящно отправить всех в игнор.
Шляпник в этом смысле – интереснейшая модель, полная противоположность Вилли Вонок. На номинативном уровне всё время проводится и подчёркивается мысль, что он АБСОЛЮТНО НЕНОРМАЛЕН: “Ну-с, вот и наша славная троица сумасшедших”, “Застолье ненормальных” (Валет), “Плевать на него, он безумен” (Красная Королева), “Да-да, тому, кто в своём уме, я снился бы вряд ли” (сам Шляпник о себе). Это делается упорно, продуманно, нарочито. Это гениально поддержано выбором лексики (мать Алисы: “Есть нормы одежды”. Алиса в этом смысле – аналог Шляпника на реальном плане, его копия, то, чем он является в волшебной стране).
Но на коммуникативном плане Шляпник при этом – верх адекватности. Он идеально адекватен любой ситуации. Он может использовать странные словечки, но по сути (с точки зрения целеустановок, всей коммуникативной семантики) он говорит в точности то, что надо, что требуется ситуацией. Он может сказать: “Раньше ты была как-то… булатнее, что ли. Нет уж той булатности”, – но заметьте, Алиса прекрасно его понимает, запоминает это и в дальнейшем пытается соответствовать этому определению.
Если говорящий сориентирован только на свою индивидуальную норму, – значит, у него в голове или где-то в стороне существует другой мир, который находится в расхождении с миром реальным, и он пытается безмятежно существовать по его законам. У Шляпника этого нет вообще. Он, правда, живёт в волшебной стране, в Стране чудес, но это уж условие сюжета. Зато в пределах этой страны он совершенно адекватен как гражданин, профессионал и т.д., он не уходит мысленно в какой-то ещё свой, “другой” мир, кривой и отличный от норм этой страны, от норм его окружения.
У него есть, например, непрерывно занимающий его вопрос, фраза, которая повторяется в фильме несколько раз, с виду совершенно безумная: “Чем ворон похож на письменный стол?”. Но она только номинативно безумная. Сразу понятно, что коммуникативно это условный аналог любой философской фразы (просто по тому, в каких контекстах она возникает) – ну, допустим, он задумывается в этот миг о смысле жизни, об устройстве Вселенной, ну, подставьте туда номинативно всё что угодно, любую серьёзную философскую фразу, это не важно – это сработает так же. И коммуникативная реакция на неё идёт правильная! В конце концов на вопрос Шляпника: “Ты не знаешь, что общего у ворона и письменного стола?” – Алиса серьёзно отвечает: “Надо поразмыслить”.
Персонаж, действующий по модели Вилли Вонки, никогда не смог бы стряхнуть с себя наваждение, как это делает Шляпник: когда он увлёкся пошивом шляп для Красной Королевы, Алиса только намёком напомнила ему, что что-то он не того, и он тут же среагировал и пришёл в полный адекват: “Да что это со мной, она же… враг. Враг. Мрак”. Вилли Вонка бы отмахнулся, пропустил мимо ушей, ответил бы какой-нибудь репликой, идущей изнутри его внутреннего мира, где учтена только его собственная норма, а все другие не существуют. Увлекшись работой по профессии, он вообще бы всех послал.
Адекватность у Шляпника и в невербальном поведении. Его приводят в цепях к Красной королеве – он падает на колени, садится на пятки и обессиленно роняет голову на плечо. Это такой молчаливый способ сказать: “Я сверх-адекватен ситуации” (‘понимаю, что я в плену, в цепях, выгляжу так, как должен выглядеть’). Когда во время сражения на шахматной доске идёт рубиловка и наступает самый разгар битвы, он рубится не хуже других, и выражение лица у него воинственное, и всё в порядке – он приставляет острие меча Валету к горлу и, в общем, наверное, может его убить. Но в этот момент Алиса отсекает голову Бармаглоту, и битва останавливается. То есть никто уже больше не сражается, сражаться с этой секунды не надо, наступает мир. И Шляпник брезгливо, с ужасом смотрит на свои руки, на меч у себя в руках, типа: “Что это?.. Что это я?” – и роняет его, выпускает из рук с отвращением. Правильно, потому что если битва кончилась, то он уже тогда не воин Белой Королевы, а снова придворный шляпник, ему надо держать в руках иголку и т.п., а не оружие. Такая сверх-адекватность ситуации.
Картина получается очень интересная: номинативно заявленное безумие (из раза в раз зрителю освежают память на тему того, что Шляпник – сумасшедший) – и при этом на уровне коммуникативного речевого поведения – полное, фантастическое соответствие норме социума, более полное, чем у кого бы то ни было. В фильме есть фраза совершенно “в лоб”, которая напрямую пристёгивает Алису к Шляпнику (подчеркивает, что она – его отражение в реальности), её лучше было бы, конечно, оттуда убрать: “Безумцы всех умнее” (это говорит Алисе отец, и потом Алиса то же самое говорит Шляпнику, успокаивая его). Она лишняя безусловно, потому что всё то же самое надёжно, понятно и намного тоньше уже сделано коммуникативными средствами.
На коммуникативном уровне реплики Шляпника совершенно великолепны все – как можно было найти такие русские решения, я просто изумляюсь, потому что английский-то тут помочь не мог. Когда он вспоминает, как при нападении Бармаглота погиб городок, где он раньше жил, он погружается в эти ужасные воспоминания и по-прежнему видит, как всё вокруг пылает. Алиса зовёт: “Шляпник! Шляпник!” – и он выныривает из этого сумеречного состояния, проводит рукой по лбу и говорит: “Да, всё”. Подбор единиц – супер. “Да” со значением адекватности, ‘я адекватен, моя позиция адекватна ситуации’, “всё” вводит идею стадийности и маркирует текущую стадию как последнюю стадию процесса (‘это лишь звено в цепочке событий, раньше много чего было, много было прежде других стадий того же процесса, но эта стадия – последняя’. ‘Всё, я больше не буду’). Очень сильно. Там еще два, склонное к трём, в интонации (‘я ориентирован на тебя и реализую твой вариант’), снят интонационный центр со слова “всё” (искусственно занижена значимость информации, ‘не обращай внимания, это я так, просто задумался’) и введено придыхание, свидетельствующее о воздействии ситуации на говорящего (ну, правильно, этой ситуацией его мощно пришибло). В любой другой его фразе ещё больше всего. При этом номинативно, поверху, так сказать, идёт махровый абсурд, текст безумца:
- Я много размышлял о вещах, начинающихся на букву М (...).
- А я тебя спрашиваю про Алису, на букву А!
- А, этот славный мальчуган? Не помню такого, –
и т.п. Но все реакции – правильные, отточенные, чуткость к собеседникам поразительная.willie-wonka.livejournal.com/530796.html